Предупреждение — возможный материал может достигать NC-21. Не читать беременным детям.

В печном, жарком дурмане продолжающегося лета каждое слово, сказанное ею, доходило до собравшихся кошмарной лихорадкой.

— Кровь! Кровь будет лить дождём! Весь мир зальёт великий океан крови!

Флибби стучит в звенящий бубен, подобранный неизвестно где, и слова рока льются из неё, забивая колья паники в разрытые и опорожнённые умы людей внизу. Вокруг стоит завеса едкого растекающегося дыма. Он прилипает к коже, одежде и к волосам, но за всем слоем грязи и застаревшей крови маленькая щепоть копчёности придаёт ей лишь особую пикантность. Простоволосая и босоногая, она кричит в адрес сотням под её ногами, и они, она знает, внимают без остатка. Ибо более им ничего не остаётся.

— Потоп! Буря крови ждёт всех нечестивцев!

На площади пожар — горит Соборное управление. В центре на грубо сработанных крестах, под которыми впотьмах средь ветоши, деревяшек и золотых извивающихся змей зачинается пламя возмездия, висят распятые и пока живые тела городских чиновников из Церкви Исцеления, вытащенные прямо со своих рабочих мест с немыслимой жестокостью. Кое-кого дефенестрировали, и их скорчившиеся трупы отдельной гурьбой лежат в построенной коробке из сухих жердей и досок. Когда-то они наполняли чей-то дом, служили опорой чьим-то ножкам — сейчас на них сжигают предателей и нечестивцев, оскорбляющих Ирвин своим присутствием. Крики и вопли стоят неимоверные, и если бы не искрящаяся колотушка, живо привлекающая к ней внимание, Флобби бы засомневалась, что на неё кто-нибудь даже посмотрел. Хотя она и украла из художественной мастерской, пока её не спалили пару-тройку дней назад, несколько холстов с намазанными чьими-то художествами и взгромоздилась на них, чтобы стать выше всех других, Флобби оставалась вечно одинока, а толпа, слыша то, чего не желала слушать из её червивых уст, глядела лишь вперёд. На эшафот, где красовались палачи с наспех подкороченными масками — вчерашние пьяницы или рабочие, выполнявшие сегодня роль руки жестокой мести. Беснующийся люд требовал, чтобы церковных прихвостней расчленили и скормили собакам прямо тут, на месте, но Флобби, пусть она даже и блаженная, прелестно знала, что они не больше прочих виноваты в том опрометчивомрешении верхов закрыть половину города и оставить их всех на съедение зверям. Люди выкрикивали проклятья и слова неугасимой ненависти, и лики их оскалились по-волчьи. Только огонь пока что отгонял чудовищ настоящих, соревнуясь с вечно низким солнцем. Огонь был человеческим и недолговечным, и звери в людских шкурах интересовали его не больше, чем Флобби — яичная скорплупа на свалке мусора. А солнце, творение злых богов небес, насмехалось над всей этой толпой.

Спустя долгий минуты восклицаний и немыслимых перекличек и клубков проклятий, выкрикиваемых ей под стать всем прочим, пламя достигло точки невозврата. Огонь до того лениво лизнул длинные платья этих жалостных церковников, что Флобби захотелось плакать, и площадь наполнилась запахом жареного мяса. Тогда же она решила убраться восвояси. Не захватила даже и картин. Ей не хотелось возбуждать аппетит по такому мелочному поводу, а узелок внутри дырявого желудка не любил, когда его тревожили без повода. Разве есть разница, кого казнили в этот раз? Приятен сам процесс и приятно зрелище вен, вскрываемых палачом на его жертве, или ломающейся под петлёю шеи под аплодисменты тысяч, но пламя, пожирающее кожу и сдирающее куски мяса, вызывало у Флобби смешанные чувства. Она поест тех, кто окажется слишком далеко или забредёт в неположенное место. Такая уж она бродяжка, что люди на вкус ей куда как милее крыс.

Уходя по Улице Старинных Швей вниз, к Бакалее лавочников, она диву давалась тому, насколько мало внимания безопасности уделяют люди в это время. Кажется, городские давно смирились с тем, какая страшная участь ожидает их, и на длинном и каверзном пути в могилу пытались забрать с собою как можно больше жертв. Пусть сперва поживут в грязи, на месте голых догорающих руин. Пожар охватывал всё больше частей города, но там, куда она направлялась, никто не подумал бы развести и костерка.

Флибби оглядывалась и бурчала с удовольствием, представляя нечто вкусное и уже не дышащее. Немногие попадавшиеся по пути ей старики ютились у холодных стен, дрожа то ли от страха, то ли от присутствия подле них чего-то неизвестного, дышащего прямо в ухо ужаса, и она провожала их голодным взглядом. Аппетитнее всего выглядели их такие же дряхлые и воняющие жёны. Старые кости полезны для зубов.

Люди боялись смотреть в застывшие пятна, бывшие её глазами. То ли стеснение, то ли стыд, а может, обыкновенное отвращение к чему-то, что от них отлично, препятствовало им глядеть на юродивую так же, как на других людей. Пару раз до этого её пытались изнасиловать какие-то мальчишки, сбивающиеся в группы. Она не сопротивлялась, но даже их холодного безумия не смогло хватить, чтобы без последствий пережить вид того измождённого и болезненного, что она скрывала под рваною хламидой. То, что больше всего притягивало похотливые желания и помысли, напоминало на скелете Флибби сочащуюся кровью рану. Гной и нечто ещё хуже пульсировали в волдырях на покрытых сукровицей лодыжках и внутренней стороне бедра — месте, которое она менее всего берегла при езде на чёрном дьявольском козле. Ведь, конечно, её называли ведьмой. Всем им просто неизвестно, кто такие ведьмы в самом деле.

Наконец, завернув в обожаемый лабиринт из чёрных домиков, от которых неизменно несло мерзкой стариной, дохлыми кошками или сгнившей псиной кашей из хлеба, рыбьих голов и червивой крупы, Флибби нырнула в сквозящую сыростью дыру, называемую ею домом. В уголке плесневелого матраса на голой земле копошились славные личиночки — Флибби опять забыла доесть принесённую позавчера домой кошатину. Кошек в городе становится всё меньше, и они уже больше похожи на деликатес, но вот черви будут актуальны вечно. Зацепив обломанным ногтем одного особого жирного, она с удовольствием отправила его в улыбавшуюся пасть.

Многие вещи приходили ей на ум, когда она ежедневно перекусывала.

— Я чувствую, что заболею... — эти странные мысли роились в глубине души бродяжки, и вместе с ними потрясающе притягательное чувство щекотало её горло. Таинственное раздражение дыхательных путей не прекращалось уже под пару дней, и каждый глубокий вздох отвечал болью откуда-то из центра самого естества её. Флибби желала этой боли, находя её приятной, и вызывала её настолько часто, что уже стала с ней единым целым, а потому всякий следующий раз она становилась глубже и пронзительнее, всё больше искр высекая из кремня удовольствия. Сегодня утром Флибби проснулась, к удивлению отхаркнув вместе с регулярной флегмой немного странной крови. Она была чёрная, будто ночное небо в центре Ирвина, без малейшей звёздочки, и такая густая, что напоминала консистенцией плаценту — мягкая и илистая, но упругая и твердеющая прямо на глазах. Скрутив шарик из получившегося материала, она выбросила его утром куда-то в кусты неподалёку. Ей интересно было найти его... сравнить с тем кровавым кашлем, что обуял её прямо перед походом на пламенеющую площадь, где вилось в огне Церковное собрание. Но кушать червей казалось куда как интереснее, и да кто она такая, чтобы копаться в убрызганных мужицкою мочой кустах в поисках потерянной игрушки?

— Как же интересно стать чудовищем. Смогу есть людей тогда, когда мне лишь захочется, и никто не посмотрит на меня, как на пустое место...

А одиночество... с этим Флибби справлялась гораздо лучше, чем с букетом жгучих болезней из Задворок. Когда-то она ходила на кладбище, чтобы поговорить с памятниками и недавно похороненными. Когда началась чума, разговаривать с трупами в засыпанных щелочью братских могилах было почти так же весело, как высасывать костный мозг у молодых красивых девушек. Сейчас же её любимейшими спутником были Бусинки-дитятки, но так жаль, что вне шабаша с ними совершенно нельзя встретиться.

— А я ведь не одна такая в городе, ведь правда? Мне не одной нравится звук хрустящих пальцев?

Ах, славный хруст. Что-то затронуло вдруг её усилившийся слух, и странная мания заняла все выемки в разбитой чаше ощущений. Глотать. Терзать. Жаркая кровь струится по ступеням и выливается из разорванных, раскиданных по камням внутренностям. Чья-то селезёнка смешно хлюпает, когда в неё вгрызаются с остервенением. Последние дни Флибби слышит лучше, чем когда-либо, и нюх её поднялся до поразительных высот, а сама она даже немножечко жалеет, что не может перекусить этими телами вместе с тем, кто их приготовил. Но запахи ведут её железно, и вот она сама не замечает, как поднимается от влажной почвы ввысь, движимая одними жестокими инстинктами, чертыхаясь от любого резкого звука или дующего в лицо ветра, но не боясь, будто бы её кто-либо услышит. Она проходит мимо древней Церкви Конгрегации с высокими гранитными портами, откуда даже в этот ранний час слышны нервные и скорбные напевы. Подпортившаяся мертвечинка сойдёт, если её немного посолить. Если ограбить чью-нибудь харчевню, можно найти соль и, может, какого-нибудь толстяка на закуску. Но вламываться на чужие похороны в церковь без приглашения невежливо, и подтянув огрубевшие от впитанных за месяцы менструаций портки, Флибби уже почти бежит к слышимой ей цели. К судорогам и хлюпанью кого-то, поедаемого неизвестным заживо.

О, она не сомневалась в том, что ещё по крайней мере один из претендентов на её будущий обед лишь без сознания, либо же в глубокой коме, вызванной невыносимой болью. Флибби и сама кривилась, наступая мозолями на острые камушки щебёнки под ногами, но что такое боль, когда сами твои мысли запутались в неразрубаемом узле смирения, и всякая невзгода кажется лишь ещё одним камушком на могиле за давностью похороненных стыда и совести?

Это было очень близко. Уже очень скоро она присоединится к высшему сонму посвящённых, и её страдания закончатся.

Флибби увидит в переулке тех, кто окажется на дне её желудка, и ту, которую нужно устранить, чтобы до добраться до нового деликатеса.

[NIC]Fleabane the Possessed[/NIC]
[STA]Under the sea, smoke rises in bubbles, and flames burn green and blue and black[/STA]
[AVA]https://sun9-32.userapi.com/hNglPFnmnhOCZdeUWrUm2W7SNIR8fsC_iFzpHg/oRVNTzTZPg4.jpg[/AVA]
[SGN]Fool's blood. King's blood, blood on the maiden's thigh, but chains for the guests and chains for the bridegroom, aye, aye, aye.[/SGN]

Отредактировано Syameimaru Aya (2020-08-22 01:48:17)